Art

Творча група “EXPROMT”: Навколо Мукачева – усе наше життя

1 Серпня 2013 8 588

Інна Коровай, Михайло Сагун та Валентин Сотов – їх мало хто знає в обличчя, але роботи творчої групи, бодай раз у житті, бачив кожен закарпатець. Мукачево та Ужгород на їхніх полотнах, наче, казкові міста з Середньовіччя: яскраві, повні життя та енергії.

Лише кілька слів про них: роботи групи можна побачити не лише у виставкових залах Закарпаття та України, а й у провідних галереях Сполучених Штатів. Що казати: закарпатські пейзажі від “Експромту” прикрашають домівку головного плейбоя світу – Хью Хефнера. 

“EXPROMT” – одна з найбільш таємничих творчих груп Закарпаття. Власне, інтерв’ю Varosh – перше розлоге з ними. Досі були лише короткі замітки і жодного спілкування з журналістами. Надмірна таємничість, як вони самі жартують, – частина піар-кампанії. З нами художники випили соку на одній з терас міста.

– Ваші фото неможливо знайти у мережі. Ви не хочете, аби вас знали і впізнавали шанувальники?

Інна: Мы выставляем вперед свои картины, пусть их узнают.

Валентин: В этом, наверное, и волшебство этих картин – человек фокусирует свое внимание не на личности, которая их создала, а на живописи. В противовес тому, что происходит в современном мире.

– Творча група “Експромт” з’явилася у 2010 році, на цьому точні біографічні дані, напевно, й закінчуються. Ви дуже таємничі, утім, все ж, як ви зустрілися? Де народилися, виросли?

Валентин: Вспоминаю фильм “Чародеи”, когда один из них пел колыбельную в поезде и у него спросили: “Ты кто?”, а он: “Я вагонный”.

Михайло: Когда мы на Синевире с палаткой останавливались, нас часто спрашивали, откуда мы, на что мы отвечали: “Мы карпатские”. Мы действительно настолько влюблены в Карпаты и Закарпатье, что считаем себя неотъемлемой его частью. У меня даже не возникает чувство, что я когда-то откуда-то сюда приехал.

Інна: У меня одной есть закарпатские корни, но так получилось, что мы все здесь. Ребята – из под Киева, а у меня – все родственники в Закарпатье.

– Ви багато подорожуєте. Як часто у Мукачеві буваєте?

Михайло: В последнее время, мы в основном в Мукачево, по Закарпатью много ездим. А мукачевскими улочками мы готовы гулять просто бесконечно. У меня это совпало с детским цветным сном, когда я увидел римо-католический костел, то понял, что нашел то место, которое искал.

– Де у Мукачеві найбільше любите бувати?

Михайло: Площадь Мира, наверное, как артерия. На Московской улице – и везде, где сакуры. На Латорице, конечно. Вокруг центра Мукачева вращается вся наша жизнь.

– А на Закарпатті?

Валентин: В Мукачево. (ред. – сміються)

Михайло: Но, если говорить серьезно, то все началось с палатки на Синевире. Это озеро и природа нас просто околдовали. Мы каждый год туда ездим: умиротворение, серебро, жемчужность – все там. Для нас это уже стало доброй традицией. Однажды мы даже, немного разбогатев, позволили себе снять на три дня, в золотую осень, гостиницу сразу возле озера.

Інна: До того мы только с палатками ездили. Приятно, когда успех сочетается с желанием дальше творить.

– Як з’явилося творче об’єднання, що було рушійною силою?

Михайло: Сначала, все-таки, были Карпаты. После, кто-то ушел, другие – остались, так сформировалась банда. У нас всегда были очень жесткие требования к себе, друг другу и работам. Даже сейчас есть такая вещь, как «совет троих»: выбор композиции, сюжета, гаммы.

Валентин: Многие люди такого подхода просто не выдерживают. Говорят: “Хотим научиться”. А мы никогда никому и не запрещаем, но никто не выдерживает.

Михайло: Нужно очень сильно концентрироваться для того, что бы рождать гармоничные полотна – это настоящий шаолинь. У нас даже есть такой термин “сопливый мазок” – это когда человек слишком много думает о себе: продаст он картину или нет, и не пребывает в настоящем мгновении творчества. Когда же ты отпускаешь себя и полностью пишешь из интуиции, минуя обдумывание мазков, будущей славы – это сразу чувствуется в энергии картины, ее гармоничности.

– Нещодавно мала розмову з однією людиною, яка сказала, що головне, аби її роботу “замовляли”. Ви ж кажете, що від цього треба абстрагуватися, інакше нічого не вийде.

Михайло: Как раз перед вашим приходом мы обсуждали момент фокусирования на человеке, для которого ты творишь. Я рисую для себя и то, что я хочу. Когда я начал делать вещи типа Сальвадора Дали и потом увидел его картины, то чуть не заплакал. Расстроился и понял, что рисовать мне больше нечего – Сальвадор уже все сделал.

Валентин: Мы еще вернемся к этому вопросу – кое-где ты его обставил. (ред. – посміхаються)

Михайло: Мы начали фокусироваться на людях. Часть творчества была полным “отвязом” и игнорированием чьих-то интересов. А часть – “золотая середина”. Ее смысл в том, что ты фокусируешься на том, кто тот человек, для которого ты рисуешь, ты представляешь его дом, место, куда он повесит твою картину.

Інна: Будет ли ему хорошо от твоей работы. Или ты просто выплеснешь на холст свои эмоции, которые не принесут никому добра.

Валентин: Недавно в рассылке одного из художников мы увидели: “У меня было жуткое настроение, и я ничего не могла сделать, кроме, как выплеснуть его на свой холст”. Представьте, что другой человек повесит себе это на стену. Зачем?

Інна: Это современная тенденция – выплеснуть все негативное, что хочешь сказать. И потом ждать, что кто-то это повесит на стену.

Михайло: В Китае говорят, что красота гармонизирует поток энергии. Если ты вешаешь у себя дома полотно, написанное в пьяном угаре, то чего можно от него ждать?

Інна: Поэтому, мы никогда не работаем в плохом расположении духа или когда болеем.

– Бувають періоди, коли зовсім не хочеться писати?

Інна: Да, конечно. Бывает, что после написанного полотна, совсем не хочется ничего делать. Нужно подождать пока “руки начнут чесаться”. (ред. – посміхається)

Михайло: Я никогда не верил в истории о том, что Мункачи неделю-две отсыпался, после того, как заканчивал работу над картиной. Но действительно, когда ты вкладываешься, происходит именно так.

Когда ты пишешь полотно, работают сразу несколько плоскостей: цвет, мазок, скорость письма. Это сродни того, если б вы играли на рояле и в то же время в шахматы. Поэтому, иногда возникает чувство, как будто бы вагон угля разгрузил. Чувство голода появляется тоже соразмерное работе. (ред. – посміхаються)

– Що думаєте про сучасне мистецтво?

Валентин: Могу даже сказку по этому поводу рассказать. Давным-давно при каждом дворе ценились творческие люди: художники, скульпторы, писатели – элита общества. Естественно, что рядом с ними обучались и те люди, у которых не получалось писать, создавать, творить. Они не могли достичь каких-то вершин и тусили своим коллективом. И вот, они собрались и решили, что пора действовать, потому что гении забирают у них все.

Поразмыслив, они поняли, что не умеют ничего делать, кроме, как хорошо говорить и обманывать. Тут главный обманщик говорит: “А давайте будем вешать людям лапшу на уши и продавать то, что мы делаем дорого. У нас же есть диплом художника? Есть! Поэтому, будем проводить линию и продавать ее за миллионы”.

Так как истинные художники работали, а не говорили, постепенно их вытеснили на обочину. Поэтому, по сути, мастеров сегодня очень мало. Мы живем в то время, когда классическая школа практически умирает.

Михайло: А на аукционах можно очень дорого купить фекалии в банках – это реальная история. Думаю, что это апогей.

– Але в одному з видань йшлося про те, що ви виставлялися у PinchukArtCentre. Утім, фото я так і не знайшла.

Михайло: Нет, не в PinchukArtCentre, а в галерее через стену с ним “20Х12” – это и галерея и ресторан. Там интересная история была: галерист говорил, что у него уже давно ничего не покупали, но когда мы сделали выставку, ушло три полотна. Официанты подпрыгивали и хлопали. А ведь это тоже одна из шкал, по которым измеряется мастерство художника – когда человек готов расстаться с довольно большой суммой денег, ради твоего полотна.

Валентин: Время меняется. Сейчас каждый может создать современное искусство. В Германии провели эксперимент, и в результате, невозможно было отличить картину современного художника от творчества шимпанзе. Знаете, это, как с ценными металлами – алюминий ценился дороже, чем золото, но когда люди поняли, что его добывать просто, все поменялось.

После смерти Энди Уорхола, когда удалось войти в его квартиру, оказалось, что у него нет ни одного предмета или произведения современного искусства.

– Тобто ви скептичні до сучасного мистецтва?

Валентин: Смотря к какому. Так случилось, что мы к нему тоже прикоснулись и создали первую в мире трехмерную картину. Но, не смотря на то, что она модерновая и сюрреалистическая, мы ее создали абсолютно в классической технике.

Михайло: Это заставило нас в разы вырасти в колорите, потому что, если бы я хоть немного отошел от нужного цвета, то она бы в очках не собиралась – не было бы трехмерности. После этого много людей пробовали создать 3D картины, но у них не получалось – в очках все разваливается.

На нашу картину мы потратили больше чем полгода: пока разобрались с механизмом, как очки собирают картину, и только потом непосредственно началась живопись.

– Чому ви за це взялися?

Інна: Чтобы вырасти. Оказалось, что Сальвадор Дали тоже работал над трехмерной живописью. Он написал два картины, каждую под разным углом, и нужно было сводить глаза для того, чтобы появился трехмерный эффект. Но это, все равно, были два полотна.

– Що ви маєте на увазі, коли кажете, що ваша творчість – це “еволюція живопису”?

Валентин: Сегодня есть классические и сюрреалистические, модерновые школы. Наши работы, на первый взгляд, – классика. Но, если их достаточно приблизить, то можно увидеть, что сама техника письма – это полный отвязный модерн. Издалека – это фотографическая точность, а крупным планом – невозможно даже понять, как это написано.

Михайло: Эволюция в том, что мы ничего не отвергали. Даже участвовали в выставке модерна, пробовали себя в разном. Модерн нас научил “отпускать” руку, а также этюды, которые мы писали на огромной скорости. Из этого родился такой мазок.

Валентин: Еще один аспект – это эволюция самого сознания человека. Человек – это кристалл. Его взаимодействие с миром – это, то, как он этот мир отразил. Поэтому, нельзя изменить мир к лучшему, пытаясь изменить только мир. Надо менять себя, в первую очередь. Отсюда и наша увлеченность здоровьем и здоровым способом жизни, чистыми взглядами на жизнь.

– Михайле, ви вивчили ієрогліфи, що вас спонукало, зацікавило?

Михайло: Оказалось, что иероглифы – это всегда одно касание. Затирания и исправления здесь просто невозможны. В иероглифах все с первого удара. Это, как танец. В живописи без этого не обойтись.

– Як балансуєте між творчістю та побутовим життям?

Михайло: Вся наша творческая бригада была художниками. По случайности один из нас оказался фанатом PR, рекламы, менеджмента и продаж. А жизнь была действительно непростой, был период, когда мы нищенствовали, этого я даже не скрываю.

Інна: Мы продавали свои работы на улице в любую погоду, но когда люди начали покупать больше десяти работ в день, мы уже просто не успевали их писать. Все произошло своим чередом. Мы ушли с улицы и разделили обязанности.

Михайло: Потом появилась первая книжка “Мукачево”, она начала приносить свой доход. Дела стали идти очень хорошо. У нас осуществились все мечты. Возможно, потому, что мы влюбились в Мукачево, а оно в нас.

Валентин: Так появились наши работы на коробках конфет “Мукачево”, “Ужгород”. Я проходил мимо урны с мусором, и она была засыпана коробками из-под конфет. Тогда, я подумал, что нужно сделать что-то такое, из-за чего человеку не хотелось бы эту коробку выбрасывать. Так родилась идея календаря. Мы разработали дизайн и через полгода появились конфеты с коробкой “Мукачево”. Потом мы начали работать с “Дастором”. Роберту понравилась идея и сейчас эти конфеты можно купить только там.

– У вас є незавершені роботи?

Михайло: У нас, скорее, есть сожженные картины.

Інна: Когда робота не соответствует идеалу, она попадает в печь.

Михайло: Бывают очень интересные моменты. Я, например, влюбился в дальний заснеженный Стой, а передний план меня уже не интересовал. Я не нарисовал той мусорки, которая была перед горой, но так получилось, что мы научились передавать энергию места и почему-то на картине она ощущалась. Смотришь на нее и не видишь мусора, но ощущение помойки есть. Поэтому, картина полетела в печь.

Валентин: Нужно всегда ставить себя на место человека, у которого эта картина будет жить. Нам бы не хотелось, чтобы дети наших покупателей росли, глядя на помойку. Художники очень влияют на людей, которые рядом с ними.

У нас есть один очень состоятельный клиент, у которого однажды журналисты спросили: откуда у него такой интерес к живописи. Он сказал, что в детстве у него в комнате висели две картины Бокшая и Климковича. Маленьким он любил их ковырять. Бокшая – больше, потому, что у него слой краски на холсте внушительнее. Сегодня он обожает классическую живопись, помогает художникам и поддерживает их.

Михайло: Он сознательно покупает картины наши, и не только, дороже, чем за них просят. Говорит, что если культуру не поддерживать, то стране со временем придет конец.

Валентин: Художники сегодня загнаны в ситуацию, когда они должны просто отдать, а лучше подарить. Социум принуждает их при жизни бедствовать. Но приятно, что есть люди – немного, но есть – которые понимают, что так быть не может. В Закарпатье, тоже.

Михайло: Одна из целей, которую мы перед собой поставили – это показать всем художникам страны, что нищенство, ад и страдания – это не то, что делает художника художником. Мы хотим, чтобы они увидели, что есть состоятельная творческая группа, которая успешно продает свои работы.

Для Украины, я думаю, цена в 15 тысяч долларов за картину – неплохая, все картины у нас от тысячи долларов. Мы по собственному опыту знаем, что голодая и работая в холоде, наполнить полотно энергией невозможно. Благополучие дает картины.

Валентин: Когда мы углубились в эту тему, то поняли, что в воспетом бедном творчестве – мало романтики, продвижения и самого творчества. Живопись, на самом деле, самый безжалостный бизнес: ни в одном другом нет такого огромного количества производителей и такого небольшого – покупателей. Кроме того, в череде потребностей живопись на последнем месте: человек сначала купит дом, машину, одежду, потратит деньги на отдых и лишь потом, возможно, купит картину. Поэтому, борьба за клиента в этом бизнесе беспощадная.

Інна: Это неизбежно. Однажды, мы участвовали в совместной художественной выставке. Меня, конечно же, не знали в лицо. Когда я вошла в зал и рассматривала картины, ко мне подошел один из художников и говорит: “Не смотрите на эти работы. Это молодые художники, неперспективные. Пойдемте лучше с нами”. В Закарпатье есть пять человек, которые покупают живопись, поэтому борьба за них серьезная.

– Інно, розкажіть про свої поїздки, навчання та виставки у Сполучених Штатах. Як ви туди потрапили?

Інна: Я там училась какое-то время в детстве. Мечтала пожить в Калифорнии и мечта осуществилась. Там я занималась живописью, подружилась с Village Gallery. Я сама пробовала организовывать выставки. И удалось добиться того, что мою картину в Беверли Хилз купили за 2,5 тысячи долларов через несколько дней после того, как она появилась на витрине.

– Як ваша картина потрапила до головного плейбоя світу – Хью Хефнера?

Інна: Как-то я попала на одну из вечеринок журнала Playboy и познакомилась с менеджером Хью, которая и приобрела живопись. Так к Хью Хефнеру попали наши закарпатские пейзажи.

– Ви дуже продуктивні, як вам це вдається?

Михайло: У меня есть друг в Японии, у которого есть станок для печати картин. Мы ходим по городам и горам, все фотографируем и потом печатаем на таком станке. Он у нас в подвале, кстати, стоит. Вот так рождаются полотна, так мы творим.

Валентин: Это шутка, конечно же. (ред. – сміються)

– Про ціни на ваші картини вже ходять легенди. Як на них реагуєте?

Валентин: Нас считают очень жадными, но мы нормально к этому относимся. Расскажу по этому поводу историю. В Китае жил художник, который прославился тем, что великолепно писал картины, но они стоили огромных денег. Богачам настолько нравились работы, что они были просто обязаны платить за них.

Однажды, они решили его унизить: позвали много гейш и говорят: “Ты можешь расписать нижнюю юбку этой гейши?”. Он согласился на это, за что ему очень хорошо заплатили. Все насмехались над тем, как он низко упал, говорили, что он за деньги готов на все.

После его смерти, когда начали изучать его жизнь, оказалось, что за заработанные деньги он строил дорогу в свой родной поселок. Для того, чтобы людям могли доставлять продукты, оказывать медицинскую помощь и т.д. Он просто этого никому не говорил.

Росана Бісьмак, Varosh

Фото люб’язно надані групою “Експромт”

0 #